Одно из самых модных и активно развивающихся направлений российского банкинга — банковские экосистемы. Первым создал свою экосистему «Тинькофф», за ним последовал Сбербанк. Создают экосистемы ВТБ и Альфа-Банк. Даже Россельхозбанк готовит к запуску в 2020 году цифровую экосистему для малого бизнеса на селе. Еще можно упомянуть экосистему группы QIWI, в которую входит Киви Банк. Росбанк в июне объявил о плане создания ипотечной экосистемы. Как всегда, российские банки опоздали лет на пять, но лучше позже, чем никогда. Почему у банков вдруг возник такой интерес к экосистемам? Потому что для них это вопрос жизни и смерти.
Технологические компании-гиганты Apple, Samsung, Facebook, Google (Alphabet), Amazon, PayPal и другие подрывают монополию банков на банковские услуги. Уже и в России многие пользуются системами мобильных и онлайн-платежей Apple Pay, Samsung Pay, Amazon Pay и Google Pay.
Китайский гигант электронной торговли Alibaba создал успешную систему платежей Alipay, а китайский технологический конгломерат Tencent — TenPay.
Наступление технологических компаний на банки идет не только на направлении онлайн- и мобильных платежей. Под ударом оказывается и ядро банкинга — кредитный бизнес. Amazon предлагает кредиты в своем онлайн-магазине. Google выдает мгновенные кредиты с помощью Google Pay. Развиваются платформы p2p-займов (краудлендинг — предоставление займа одним лицом другому без участия финансовых посредников). Например, LendingClub и Prosper в США.
Глобальные технологические компании стали первыми создавать экосистемы как инструмент вторжения на банковский рынок. Банки вынуждены отвечать на агрессию технологических компаний, создавая банковские экосистемы — выходя за пределы традиционного банкинга, образно говоря, «торгуя семечками». Создание банковских экосистем — форма конкурентной борьбы банков с глобальными технологическими компаниями.
В России формируется уникальная модель экосистемы, в центре которой находятся не технологические компании, а банки, в первую очередь государственные. Хотя, конечно, начинают создаваться экосистемы и на базе национальных технологических «чемпионов». Прежде всего, «Яндекса».
Есть и еще одна особенность, характерная для национальной модели развития экосистем. Так как главную роль в развитии экосистем играют госбанки, то в нашей стране развитие экосистем способствует дальнейшей монополизации и огосударствлению экономики. Как в известном анекдоте: «что бы мы ни делали, все равно автомат Калашникова получается».
ЦБ осознает угрозы такой модели развития экосистем. В опубликованном 25 ноября 2019 года докладе «Подходы к развитию конкуренции на финансовом рынке» ЦБ явно выражает беспокойство в отношении банковских экосистем: «[…] в настоящее время крупные финансовые организации создают собственные экосистемы, в которых собираются большие массивы наиболее значимых данных о гражданах. Такие компании имеют достаточно свободных средств для стремительного расширения своей экспертизы и своего бизнеса за счет покупки технологических компаний и стартапов. В некоторых случаях крупнейшие из таких игроков используют в качестве конкурентного преимущества такой фактор, как особые отношения с государством (например, первоочередное получение данных из государственных информационных систем).
Такие компании в рамках своих экосистем задают собственные правила работы, замыкают граждан в периметре своих экосистем, тем самым заменяя собой государственные институты и оказывая существенное влияние на экономические показатели. Таким образом, происходит монополизация не только финансового рынка, но и других отраслей экономики финансовыми организациями. Кроме того, создание подобных экосистем увеличивает риски утечки и неправомерного использования информации о гражданах в коммерческих интересах, снижения контроля со стороны государства за безопасностью оборота информации о гражданах».
Не прошло и месяца со дня публикации этого доклада, как появилась великолепная иллюстрация опасности национальной модели развития банковских экосистем. В августе Сбербанк закрыл сделку по покупке 46,5% Rambler Group. В экосистему Сбербанка уже вошли такие активы Rambler Group, как онлайн-кинотеатр Okko, цифровая платформа для ресторанного бизнеса FoodPlex и другие. Однако всего этого оказалось мало. 12 декабря 2019 года стало известно, что корпорация Rambler заявила исключительные права на исходный код nginx, в офисе компании Nginx были проведены обыски.
Таким образом, мы видим, что «цап-царап»-экономика ведет к формированию «цап-царап»-экосистем.
В затейливом отчете Сбербанка за 2018 год можно найти схему экосистемы банка, стилизованную под рукав спиральной галактики. В центре этой галактики — логотип банка. Может, художник держал фигу в кармане, а может, нарисовал от чистого сердца, просто по незнанию. Дело в том, что в центре спиральных галактик нередко находятся сверхмассивные черные дыры, которые безвозвратно затягивают в себя все, что находится в их окрестностях.
Еще в мае этого года Герман Греф сообщил, что Сбербанк уже инвестировал свыше 60 млрд рублей в развитие своей экосистемы. Список бизнесов, входящих в нее, опубликован на сайте банка. Разнообразие бизнесов и продуктов этой экосистемы напоминает винегрет. Наконец-то опровергнут бородатый анекдот: в экосистеме Сбербанка можно купить семечки — у Delivery Club, входящего в эту экосистему.
«Спиральная экосистема» затягивает все новые и новые бизнесы, имеющие весьма отдаленное отношение к банковскому бизнесу. По существу, создается второй «банк непрофильных активов». Первый — банк «Траст».
Между тем инвестиции Сбербанка даже в профильные бизнесы не всегда завершались успехом. Так, в декабре 2007 года, уже при Грефе, Сбербанк купил у Александра Лебедева банк «НРБ-Украина» за 150 млн долларов. Суммарные потери от инвестиций в этот банк составили сотни миллионов долларов. Сбербанк до сих пор не может избавиться от своей украинской «дочки».
В 2012 году Сбербанк приобрел инвестиционную компанию «Тройка Диалог» за 1 млрд долларов, выбрав для этого самый удачный момент — когда инвестбанковский бизнес в России почти умер после кризиса 2008—2009 годов. И до сих пор не восстановился — где те IPO и SPO, на которых так славно зарабатывали инвестиционные банки?
Также в 2012 году Сбербанк приобрел и турецкий DenizBank, незадолго до «помидорного» конфликта с Турцией (турки сбили российский истребитель 24 ноября 2015 года, после чего Россия ввела санкции против Турции). DenizBank был продан в 2018—2019 годах в убыток Сбербанку. Не слишком успешным было и приобретение Фольксбанка в 2011—2012 годах, когда Грефу досталась целая россыпь банков в Восточной Европе, включая украинский VS Bank — перед конфликтом с Украиной и санкциями, начавшимися в 2014 году. От этой украинской «дочки» Сбербанку удалось избавиться. Помимо головной боли на Украине, восточноевропейский банковский бизнес доставил Сбербанку и другие проблемы: перестал рассчитываться по кредитам (в сумме около 1 млрд евро) крупный хорватский ретейлер Agrokor.
Если профильные инвестиции Сбербанка были столь успешны, то чего ждать от его непрофильных инвестиций?
Как Сбербанк понимает экосистему? Не как симбиоз равноправных партнеров на своей цифровой платформе — это американский подход. А в русском стиле — как симбиоз помещика и его крепостных, которых он покупает и продает. Сбербанк приобретает компании целиком или частями и интегрирует их в экосистему. Помимо снижения рисков, связанных с возможным оппортунизмом участников экосистемы, такой подход теоретически позволяет получить повышение стоимости приобретенных бизнесов за счет заведения на них финансовых потоков Сбербанка. Однако проблема такого подхода состоит в том, что чрезмерная диверсификация бизнесов ведет к снижению управляемости.
Иллюстрация к статье: